Самадхи, точка сборки и гештальт психология

Интересное мнение высказано на страничке Вконтакте, посвященной Йога сутре, которую я упоминал в одном из зимних постов, создателем этого паблика, именующим себя Игорь Александрович. Цитирую:

«Интересное разъяснение термина "samādhi" :

Кстати, термин samādhi из йоги удачнее всего довольно точно переводить кастанедовским выражением "точка сборки", т.к. самадхи - это и есть "сборка" (этот термин в таком значении встречается в текстах об изготовлении колесниц).
Этимологически это выглядит так: приставка sam- значит "со-", "вместе-", приставка aa- значит "к-", "при-" (т.е. передает идею прилаживания, соответствия), корень же dhā- (с суффиксом -i) означает "класть", "ставить" (русский родственный корень находится в глаголе ДЕ-ТЬ, девать). Таким образом, "самадхи" в буквальном смысле - это складывание вместе и прилаживание друг к другу разрозненных, прежде независимых или дисгармонирующих частей.

Игорь Александрович»

Как легко заметить, приведенное разъяснение термина самадхи  прекрасно согласуется с  предлагаемым мной объяснением самадхи, как познавательного акта. (см. здесь). Действительно, даже в русском языке существуют обороты типа «решение проблемы СЛОЖИЛОСЬ» или «части головоломки СОБРАЛИСЬ у меня в голове». Причем они отражают именно опыт мгновенного осмысления проблемы после долгих подготовительных размышлений (дхараны и дхьяны). А вот является ли термин самадхи эквивалентным кастанедовской «точке сборки» – очевидным не является, несмотря на похожесть слов. Попробуем разобраться в теме.

Прежде всего несколько цитат из самого Карлоса. Жирным я по своему обыкновению выделю то, что считаю особенно важным для дальнейшего обсуждения:

«Прежде всего, человек должен осознать тот факт, что воспринимаемый нами мир является результатом определенного положения точки сборки на коконе. После того, как понимание этого достигнуто, точка сборки может быть смещена волевым усилием в результате приобретения новых привычек».

«— Следующая истина состоит в том, — продолжил дон Хуан, – что восприятие возможно благодаря точке сборки — особому образованию, функция которого заключается в подборе внутренних и внешних эманаций, подлежащих настройке. Конкретный вариант настройки, который мы воспринимаем как мир, является результатом того, в каком месте кокона находится точка сборки в данный момент.»

«— Тайна — вне нас, — сказал он. — Внутри — только эманации, которые стараются разрушить кокон. И этот факт сбивает нас с толку, независимо от того, воины мы или обычные люди. И только новые видящие могут в этом разобраться. Они стремятся видеть. И, перемещая точку сборки, приходят к пониманию того, что тайна заключена в восприятии. Причем не столько в том, что именно мы воспринимаем, сколько в том, что заставляет нас воспринимать.

— Я уже говорил тебе: наши органы чувств способны воспринять все, что угодно. Так считают видящие. Они верят в это, ибо видят — то, что воспринимают органы чувств, определяется только положением точки сборки.

— И если точка сборки выстраивает эманации внутри кокона в положении, отличном от нормального, человеческие органы чувств начинают воспринимать мир самым непостижимым образом.»

Истоки данной категории станут понятны, если вспомнить, что cам Карлос Кастанеда, кроме того, что был «новым видящим», имел  также университетское образование в области антропологии и без сомнения был в курсе множества актуальных научных гипотез, которые  вложил в уста[1] Дона Хуана и применил для концептуализации своего мистического и психоделического опыта.

Прежде всего, концепция точки сборки чрезвычайно напоминает основную идею гештальт психологии[2], которая вопреки основной формуле Вундтовской психологии

ВОСПРИЯТИЕ = СУММА ОЩУЩЕНИЙ + ДЕЙСТВИЕ

сформулировала свою теорию, в рамках которой именно восприятие являлось основным элементом познания, а ощущения «выбирались» из бесконечного множества актов взаимодействий органов чувств со средой таким образом, чтобы завершился «гештальт»  – некоторое целостное восприятие познаваемого объекта. Та (к слову сказать, бесконечная по объему) часть ощущений, которая не укладывается в гештальт, становится «фоном», который человек на осознанном уровне просто не замечает. Например, когда мы внимательно слушаем лекцию, слова лектора – гештальт, а пение птиц за окном – фон, мы их не вспомним. Но если начнем прислушиваться к птицам, распознавать их мелодию, то их пение станет гештальтом, а лекция – фоном. Кстати, сам термин «гештальт» был введен Христианом фон Эренфельсом на примере узнавания слушателем мелодии при переводе ее в разные тональности. По мысли Эренфельса, помимо элементов, составляющих мелодию, в нее привносится некоторое качество формы — гештальт.

Такая методология с неизбежностью приводит к группе психотехник[3], связанных с управлением вниманием, которые могут использоваться как в исследовательских целях – для более глубокого понимания сути «гештальта», так как в прикладных или терапевтических целях (чем собственно позднее и занялся Фриц Перлз). Сами же основатели гештальт-психологии сосредоточили свое внимание на исследований феноменов восприятия при рассмотрении неоднозначных рисунков типа оптических иллюзий.  Например знаменитый рисунок:

Даже при беглом рассмотрении такой картинки видно, что в зависимости от желания мы «собираем» кубок или два лица. Оставляя часть другого цвета как фон. Почему же мы можем собирать разные картинки? В чем суть этого феномена? Какова природа «гештальта»? К сожалению, гештальт-психология не дала ответов на эти вопросы, да и сами научные исследования гештальтистов практически прекратились к середине 20 века. Для целей данной статьи я не стану проводить исследование – почему произошло затухание такой изначально перспективной области, но выскажу свою гипотезу, лежащую уже скорее в сфере философии науки. Итак, на мой взгляд, дело в том, что вопрос о природе гештальта с неизбежностью выводит за рамки материалистической парадигмы, которая требовалась на тот период от психологии.  Развивая сформулированные выводы гештальтистов, следует признать, что гештальты не есть порождение сознания, а скорее они предшествуют сознанию. Ну а отсюда и до мистики недалеко. Действительно – не далеко! По сути гештальт-психологи проложили прямо королевский мост между мистикой и наукой, но побоялись пройти по нему до конца[4].  А вот КК понял преимущества данной методологии и ввел ее в свою систему. Тем более, что благодаря исследованиям трансперсоналистов, нам хорошо известны эффекты, вызываемые некоторыми южноамериканскими психоделиками, в частности, возможность «собирать» мир по-разному, что наверняка и потребовалось проинтерпретировать КК.

Кстати, в учении Кастанеды есть и другие  научные концепты, вложенные в уста шаманов. Например принцип нетождественности карты и территории (Бейтсон, Коржибски), размышления об удержании образа мира через внутренний диалог напоминают идеи популярной в то время психосемантики и т.д. На мой взгляд именно это и делает Кастанеду великим и по своему уникальным, ставя его в ряду крупнейших мистиков Мира. Многие практики, за всю историю человечества, имели тот или иной мистический опыт, но только самые дерзкие из них пытались концептуализировать этот опыт языком современной им науки. Конечно мистический опыт невыразим во всей полноте, но развитие человечества, и прежде всего науки, дает все более сложные языки, которые позволяют выразить все более тонкие оттенки такого опыта. И КК был одним из немногих в 20 веке, кто дерзнул попробовать.

Но вернемся к самадхи. В рамках развернутой мной методологии становится понятным, что смысловые поля категорий «самадхи» и «сборка» мира по КК пересекаются, но не тождественны.  Кастанеда вслед за гештальтистами рассматривал «собирание» как функцию распределения внимания, тогда как самадхи Патанджали связано с пониманием сути вещи (и вся 3 глава этому подтверждение). Фактически самадхи – это творческий прорыв, связанный с приобретением концептуально нового знания, иногда  – нового языка описания. Миры КК носят все же визионерский характер, тогда как постижение сути – процесс работы с абстрактными категориями и закономерностями. И хотя в русском языке мы говорим «увидеть закономерность», всякому понятно, что в действительности это лишь метафора, а закономерность мы понимаем. Впрочем, еще во времена гештальт психологии были попытки развернуть тему гештальта с психологии внимания на психологию познания[5], но достаточных успехов  в этой сфере было мало.

Ну и раз уж мы заговорили о Кастанеде, не могу удержаться от того, чтобы не сопоставить еще одну его фундаментальную категорию с учением Патанджали. Речь идет об уже упомянутом «внутреннем диалоге»:  

«Мы непрерывно разговариваем с собой о нашем мире. Фактически, мы создаём наш мир своим внутренним диалогом. Когда мы перестаём разговаривать с собой, мир становится таким, каким он должен быть. Мы обновляем его, мы наделяем его жизнью, мы поддерживаем его своим внутренним диалогом. И не только это. Мы также выбираем свои пути в соответствии с тем, что мы говорим себе». Карлос Кастанеда, "Колесо времени".

«Именно внутренний диалог прижимает к земле людей в повседневной жизни. Мир для нас такой-то и такой-то или этакий и этакий лишь потому, что мы сами себе говорим о нем, что он такой-то и такой-то или этакий и этакий.» Карлос Кастанеда, "Сказки о силе".

Итак, внутренний диалог носит циклически-повторяющийся характер, связан с предопределенным видением мира, и ограничивает человека. Т.е. полностью отвечает всем Патанджалиевским  характеристикам категории вритти! Действительно, одно из значений слова вритти – цикл или вихрь[6], что намекает на их зацикливающую функцию. Человек, «застрявший» в эмоции или переживании многократно возвращается к ней, иногда озвучивая этот возврат словами, которые суть и есть замечаемая часть внутреннего диалога. Например, обиженный человек вступает в мысленное общение со своим обидчиком или защитником, спрашивая по тысяче раз в день: «нет, ну как они могли со мной так поступить?...» Человек, «утвержденный» в некоторой мировоззренческой позиции, постоянно ищет подтверждающие ее факты и т.д.

С другой стороны, именно внутренний диалог определяет, согласно КК, способ видения мира, что роднит его с «познавательными» вритти: праманой, випарьей и викальпой.  (см. здесь и здесь). Его остановка, как видно из первой цитаты дает возможность увидеть мир таким как он есть, т.е. говоря языком Патанджали:

1.3. Тогда (в состоянии читта-вритти-ниродхи)  Драштар находится с своем собственном состоянии.

1.4. В противном случае он отождествлен с вритти.

И наконец, внутренний диалог, подобно «клешевым» вритти ограничивает человека, «прижимает его к земле».

Несмотря на разность традиций и описательных систем мы опять сталкиваемся с уже сформулированным в предыдущих постах принципом: в основании внешне различных систем лежит подобный мистический опыт, который по разному описывается и концептуализируется.

___________________

[1] Меня неоднократно спрашивали, верю ли я в реальность Дона Хуана. Отвечу – да. Интересные люди всегда вырастают под влиянием других интересных людей. Однако допустить, что Дон Хуан мыслил приписываемыми ему категориями я могу только в случае, если он также имел пару университетских образований. В сфере философии и психологии. Вероятно, основные элементы собственно "Учения Дона Хуана", легли в основу первых двух книг КК. Тогда же им был получен основной заряд мистического опыта. А вот осмысление, концептуализация и расширение этого опыта, как и дальнейшее развитие с опорой на этот опыт (см. "Религиозные психопрактики в истории культуры") потребовало привлечения сложной интеллектуальной базы.

[2] Не путать с гештальт-терапией Ф. Перлза :). 

[3] Как мы помним, теме «внимания» Карлос также уделил много времени.

[4] Справедливости ради отметим, что такой мост не один. Другими являются идея коллективного бессознательного и трансперсональная методология. Однако, Юнг и Грофф слишком «гуманитарны», в рамках их методологий не было место подлинно научному (т.е. связанному с математикой и измерением) исследованию. А гештальт такую возможность давал. 

[5] См. Шульц Д., Шульц С. История современной психологии. Гл. 12.

[6] Возможное происхождение этого слова от ведического корня, означающего «вращение», указано в книге: Т.Я. Елизаренкова "Язык и стиль ведийских риши".